Посетив Японию во время своей поездки с предвыборными речами, я был поражен положительным влиянием связанных с экономикой историй на мышление и поведение людей, а также тем, насколько хрупки эти изменения. С того момента, как премьер-министр Синдзо Абэ вступил в должность в декабре 2012 года и начал свою программу денежных и финансовых стимулов, а также запустил структурные реформы, на доверие японцев было оказано глубокое влияние. По данным Международного валютного фонда, спад производства — разница между фактическим и потенциальным ВВП — сократился с 3,6% в 2011 году до 0,9% в 2013.
Большей части остального мира не хватает всеобъемлющей и доступной истории о позитивных изменениях, вроде японской «Абэномики». Провал в производстве самых крупных развитых стран, по подсчетам МВФ, остается разочаровывающим, составив на 2013 год 3,2%, иначе говоря, это лишь полпути до уровня нормальной жизни, которая закончилась в 2009 году — худшем году мирового финансового кризиса, когда этот провал составил 5,3%.
Мы, кажется, по-прежнему уповаем на милость наших повествований. С 2009 года большинство из нас просто ждали какой-то истории, которая зажгла бы наши сердца светом надежды и уверенности — и оживила бы нашу экономику.
Давайте вспомним историю бума недвижимости в Соединенных Штатах и других странах, который произошел в первой половине 2000-х годов. Это была история не о «пузыре», а скорее, этот бум был триумфом капиталистического предпринимательства в новом тысячелетии.
Эти истории были такими мощными потому, что огромное количество людей психологически — и финансово — инвестировали в них. Большинство семей владело домами, поэтому они автоматически участвовали в буме. И многие домовладельцы, желая еще больше участвовать в буме и чувствуя себя подкованными капиталистами, покупали более дорогие дома, чем они могли бы себе позволить при других обстоятельствах.
Вместе с резким завершением бума в 2006 году закончилась и эта усиливающая самомнение история. В конце концов, не все мы были инвестиционными гениями. Мы узнали, что это был лишь пузырь. Наша уверенность в себе, а, следовательно, и наши фьючерсы, получили удар, переубеждая экономику принимать на себя риски.
Затем разразился финансовый кризис, напугав весь мир. История о возможностях и богатстве превратилась в историю о коррумпированных ипотечных кредиторах, закредитованных финансовых институтах, недалеких экспертах и ангажированных регуляторах. Экономика начала рыскать, как корабль без руля, а ушлые дельцы, обманом заманившие нас на борт — называйте их 1% - убрались восвояси на последних спасательных шлюпках.
К началу 2009 года падение на фондовых рынках всего мира достигло своего предела, и страх глубокой депрессии, согласно данным опроса потребительского доверия Мичиганского университета, был наиболее высоким с момента второго нефтяного кризиса начала 1980-х годов. Истории о Великой депрессии 1930-х годов были вызваны из наших тусклых воспоминаний — или из воспоминаний наших родителей и дедов — и снова пересказаны.
Чтобы понять, почему восстановление экономики (если не фондового рынка) осталось столь слабым с 2009 года, мы должны определить, какие рассказы влияли на общественную психологию. Одним из примеров является быстрое развитие смартфонов и планшетных компьютеров. IPhone компании Apple был выпущен в 2007 году, а телефоны Google на платформе Android - в 2008 году - как раз перед тем, как начался кризис, однако основной рост их выпуска произошел позднее. IPad компании Apple был выпущен в 2010 году. С тех пор эти продукты вошли в сознание практически каждого человека; мы видим людей, использующих их повсюду — на улицах и в вестибюлях гостиниц, в ресторанах и аэропортах.
Это должно быть историей, повышающей доверие: появляются удивительные технологии, продажи находятся на подъеме, а предпринимательство живо и отлично себя чувствует. Однако эффект повышения доверия от предыдущего жилищного бума был гораздо более мощным, поскольку находил непосредственный отклик у куда большего числа людей. В этот раз, кажется, история о смартфонах и планшетах связана с предчувствием беды, поскольку то богатство, которое эти устройства генерируют, кажется, концентрируется в среде небольшого числа технологических предпринимателей, которые, вероятно, живут в далекой стране.
Эти истории пробуждают наши опасения о том, что кто-то другой обгонит нас на экономической лестнице. И теперь, когда наши телефоны говорят с нами (Apple запустила Siri, искусственный голос, который отвечает на ваши голосовые вопросы, на своих iPhone — аж в 2010 году), они питают страх того, что они смогут заменить нас, так же как ранее волны автоматизации создавали впечатление, что человеческий капитал устарел.
Во время своей поездки я имел удовольствие встретиться с Абэ. Он действует по тому же сценарию, рассказывая историю принятия агрессивных и решительных действий в ответ на экономический спад, который преследует Японию на протяжении десятилетий. Он внушает доверие; я мгновенно это почувствовал.
Об Абэ также говорят как о человеке, занятом возрождением национального патриотизма, даже национализма. Несмотря на то, что я ничего подобного не услышал во время моей встречи с ним, я думаю, что это также может быть центральной частью его истории. В конце концов, национализм неразрывно связан с самоопределением индивидуума. Это создает историю для каждого члена нации, историю о том, что он или она могут сделать для успеха страны. Некоторые самые спорные шаги Абэ, такие, как посещение храма Ясукуни, несмотря на китайские и корейские протесты, лишь увеличивают воздействие истории на сознание.
Тем не менее, национальным лидерам, даже обладающим талантами Абэ, совсем не просто управлять подобными историями, - так же, как продюсерам трудно каждый раз создавать блокбастер. Ни один лидер не может последовательно формировать сюжеты, которые влияют на экономику. Но это не исключает необходимости пробовать это делать.
Оригинал публикации: The Global Economy’s Tale Risks
Комментариев нет:
Отправить комментарий